Лекция 13.

Лекция 10.12.2004

Конспект, сверенный и расширенный по диктофонной записи

Критика послевоенного десятилетия не спешила откликаться на новые произведения, ждала присуждения Сталинских премий. В 1946 г. премию 2-й степени присудили повести Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда". После этого вокруг нее разгорелись споры, дважды ее обсуждали в Союзе писателей в Союзе писателей: в ней видели отсутствие идейности и обобщения, "реализм на подножном корму", ее  заглавие породило уничижительное по тем временам определение "окопная правда" - окопная, т. е. мелкая правда, незначительная, не то, что видно с большого командного пункта.

Бывало, споры происходили до присуждения премий. Так, в 47-м г. и в нач, 48-го статьей  в "Литературной газете" в общем осудили роман Веры Пановой "Кружилиха", кроме Тарасенкова. Роман был по тем временам довольно нелакировочный, но Сталину понравилось, присудили премию, стали хвалить.

Сталинские премии присуждались в 41 - 52 гг., потом ее возродили уже при Брежневе, с 70-го г. стали присуждать т. н. Государственную премию. Лауреатов Сталинской премии переименовали в лауреатов Государственной премии, но тогда уже приняли решение Государственную премию давать не раньше, чем раз в 5 лет, поэтому Юрий Бондарев писал роман один раз в пять лет. При Сталине премии присуждались ежегодно, могли присудить 1 человеку несколько раз подряд. Симонов получил 6 Сталинских премий, Семен Бабаевский - 3 Сталинских премии за 2 романа: "Кавалер Золотой Звезды", 1-ю книгу продолжения этого романа "Свет над землей" и 2-ю книгу этого романа "Свет над землей".

Всего за 41 - 52 гг. Сталинских премий в области литературы и искусства (по всем видам искусства, но литература всегда преобладала: литература получала до половины премий, иногда больше) присуждено более 2000 премий, 1735 (1635 - ???) лауреатов (практически каждый писатель, написавший официозное произведение, был лауреатом по крайней мере 1 раз).

Восхвалялись премированные романы и повести Михаила Бубеннова, Галины Николаевой и еще более слабые пьесы Анатолия Софронова, Николая Вирты, [Александра Сурова] и пр., поэмы Алексея Недогонова "Флаг над сельсоветом", Николая Грибачева "Колхоз "Большевик"" и т. п. 1951 - книжку о соч. Бабаевского выпустил приличный по тем меркам критик Александр Макаров - в [60-е] гг. он будет каяться и совсем иначе относиться к литературе.

Выступления руководителей Союза писателей - Фадеева, Симонова и др. - мало отличались от всей критики, они проводили линию, направляемую сверху. <...>

Фадеев отстал, не мог угнаться за молодыми ухватистыми ребятами, у него стала пробуждаться совесть. Он теперь уже не хотел быть секретарем правления Союза писателей - его заставили. Он пытался кому-то помочь: вытащил Николая Заболоцкого, Льва Гумилева, поддерживая тем Ахматову, но сам все больше приходил к внутреннему упадку, писал роман "Черная металлургия" о металлургах, которые были аналогами лысенковцев в биологии, т. е. демагоги, роман не закончен. Финал его жизни был трагическим: он уже очень многое понимал. Но Фадеев, как и вся современная ему официальная пропаганда, высоко оценивал советскую действительность, требовал общественно важных тем, личная сторона жизни людей может быть показана с тем большей жизненной полнотой и силой, с чем большей жизненной правдивостью и глубиной будет понята и решена в пьесе главная общественная тема, - говорил он в 49 г.

В затылок ему дышал Алексей. Сурков, который меньше был склонен поддерживать репрессированных и критикуемых писателей.

Когда в 46 вышел его роман "Молодая гвардия", критика отнеслась к нему с большим пиететом. Правда, Григорий Бровман, высоко положительно оценивая "Молодую гвардию" в целом, в обзоре прозы 1945 оговорил, что некоторые из конкретных фигур удались меньше, чем общий образ молодогвардейцев, начатая с широкой экспозиции, с большим размахом, "Молодая гвардия" закончена как рома-хроника, обилие событий затмило индивидуальные судьбы, композиция стала расплывчатой. И очень высоко оценили роман Фадеева Евгений [Степович (???)], Юрий Лукин, Александр Макаров, Семен Трегуб, Марк Чарный и др., особенно переусердствовал Ермилов - он писал: в романе Александра Фадеева "Молоджая гвардия" с непревзойденной еще в нашей литературе глубиной раскрывается высокий идейный и моральный облик советских людей, советской молодежи и руководящая роль партии в идейном воспитании народа.

Как ни странно, Сталин сначала не прочитал "Молодую гвардию". В 1947 студия киноактера под руководством Сергей Герасимова поставила спектакль, потом фильм по этому произведению. Сталину не понравилось: там в 1942 г. советские люди из Краснодона, вообще из Донецкой области бежали, практически бегом отступали, не говорилось о руководящей роли партии (только комсомольцы сами проявляли активность), все очень трагично. Он потребовал на ковер Герасимова и Фадеева. Фадеева не нашли. Сталин

На самом деле Сталин, ЦК объявил выговор руководству Краснодонского <...> за бездействие, молодогвардейцы организовали сопротивление.

Фадеев на это откликнулся как человек, не лишенный честности. Он знал, что портит свой роман, насыщая роман именами и событиями <...>, портит его, лишает сюжетного стержня.  Он на это пошел, создавая роман в значительной степени документальный. Он был еще более - менее неплохой на фоне<...>, но Сталин и вслед за ним официозная критика обрушились на этот роман ведущего советского писателя за то, что там партия плохо показана (фактически совсем не показана), и армия слишком быстро отступает и пр. При этом статья "Правды" и "Культуры и жизни" - главного издания ЦК ВКП(б) - появились разгромные редакционные статьи в отношении этих романов. Фадеев был вынужден сесть за переработку. Он чего только не <...>, в т. ч. действия армии на фронтах, всего этого навставлял и испортил роман окончательно. После этого в 51-м г. в декабре "Правда" в редакционной статье стала восхвалять 2-ю редакцию "Молодой гвардии" и самого Фадеева уверили в том, что он чуть ли не классик советской литературы. Он так это и <...>: с одной стороны, захваливали, с другой сторноы, он понимал, что он автор только 2 законченных произведений, и то 2-е он под палкой переделывал - а [возглавляет] Союз писателей. Он писал субъективные заметки, в частности, что литература не может развиваться без большого художественного своеобразия, но никогда не печатал.

В конце 1951 - испортил свой юбилей. Ему было всего 50 лет. отмечали в Колонном зале Дома союзов. Он встал и сказал:  не надо меня хвалить, ведь я автор [всего] двух законченных произведений - "Разгром" и "Молодая гвардия". (Об этом пишет в своих воспоминаниях Александр Яшин, который начинал с официозной поэмы "Алена Фомина", потом один из главных деятелей "оттепели"). Фадеева он вспоминает в этом смысле с пиететом. Он даже не вспомнил, что закончил свою речь Фадеев <...> в верности Сталину.

На рубеже 40 - 50-х - борьба с космополитизмом и буржуазным национализмом. Месяц критиковали украинских писателей Корнейчука, Ванду Василевскую (его жену - польку), Владимира Соснору, Максима Рыльского, Леонида Первомайского, который оказался одновременно и космополитом, и буржуазным националистом. Под большим подозрением были писатели Средней Азии: [уже] в 1946 жупелом стал "пантюркизм", они должны были  учиться у Горького и писать в соответствии с нормами русских писателей - Горького, Маяковского, Шолохова Особенно была заметна критика  в адрес писателей-евреев (и критиков). Кампания за раскрытие псевдонимов: в ней участвовали Михаил Бубеннов, Шолохов, возражал им Константин Симонов, который <...> Константин (в скобках - Кирилл) Симонов. Он на самом деле был Кирилл, но картавил, поэтому стал писать "Константин".

На самом деле он был сын царского полковника, по матери из рода князей Оболенских.

Он был против [кампании]. В постановлении 1949 "О проверке постановления о журналах "Звезда" и "Ленинград"" в отношении "Знамени" все указывалось: Мельников - Мельман и т. д., расшифровывались псевдонимы.

На исходе жизни Сталина удар был нанесен по роману Гроссмана "За правое дело", который в рукописи одобрили Фадеев, редактор "нового мира" Твардовский, Тарасенков, Смирнов. А после публикации  - читатели в многочисленных письмах. В феврале 53-го г. тот же М. Бубеннов подверг роман критике  в "Правде", с которой спорить было нельзя. Он писал:образы советских людей в романе "За  правое дело" обеднены, принижены, обесцвечены, автор [стремится] доказать, что бессмертные подвиги совершали обыкновенные люди,  Василий Гроссман вообще не показывает партию как организатора победы в тылу, ни в армии; огромной теме организующей и направляющей роли коммунистической партии он посвятил только декларацию. (надо было еще и образы развернуть. Роман-то был посвящен Сталинградской битве, где роль партии была минимальна.) Появились и другие публикации против идеологически вредного романа А. [Перлин (???)] назвал его идеологической диверсией! Гроссман при участии Фадеева переделывал. 30 марта 1954 Фадеев писал в письме-рецензии в Воениздат: у романа были недостатки, но статья в "Большевике" (будущем "Коммунисте") и статья Бубеннова в "Правде" фактически зачеркнули роман, да и он сам, Фадеев, в "Литературной газете допустил неоправданно резкие оценки". О новом варианте роман Гроссмана Фадеев говорил как о незаурядном явлении советской литературы, это была одна из  1-х реабилитаций художественного произведения. Фадеев ее подтвердил публично на XIV пленуме правления Союза писателей и II съезде писателей (декабрь 1954).

Реабилитации  после смерти Сталина не всегда удавались. 5 мая 1954 (?) - встреча [ленинградских] писателей с английскими студентами. Те попросили показать им могилы Зощенко и Ахматовой. Пригласили их. Студенты спросили Зощенко, что он думает о докладе Жданова о журналах "Звезда" и "Ленинград". Зощенко: как я, офицер еще русской армии, штабс-капитан этой армии, как я, боровшийся за свободу своей страны еще при царе, как я могу относиться к такой клевете? Критик Александр Дымшиц (Твардовский его считал мерзавцем), сделал два хороших дела: в 1973 издал в "Библиотеке поэта" первый советский сборник стихов Мандельштама с его (официозным) предисловием и то, что тогда он шепнул Ахматовой: постановление сохраняет свою силу. Сын Ахматовой сидел, в третий раз отматывал срок. Она сказала, что признает критику справедливой. После этого в 1955 ей дали дачу в Комарове (это была первая своя крыша над головой с 16-го г., когда она покинула дом Гумилева) и возможность что-то печатать. На Зощенко обрушилась 3-я (1-я на рубеже 1943 - 44 за "Перед восходом солнца", 2-я -1946 и дальше - после постановления о журналах "Звезда" и "Ленинград") волна критики: он посрамил Советскую страну перед Западом. Последние годы жизни он добивался пенсии, которую получил единственный раз в жизни за месяц до смерти в 1958. В 1958 Ахматова написала стихотворение на его смерть. Там: "Прах легчайший" - так как он голодал.

Жданов умер в 48-м г. в возрасте 52 лет. Возможно, ему "помогли" его конкуренты Берия и Маленков. После этого все ленинградцы, которых он притащил в Москву, в т. ч .Кузнецов и Вознесенский, который тогда уже предлагал Сталину рыночные реформы, были расстреляны - было организовано "ленинградское дело":

Еще перед смертью Сталина поэты заговорили о неблагополучии в поэзии. Степан [Щипачев] выступил в "Правде" в декабре 52-го г., "Литературная газета" в редакционной статье (а редактором ее тогда был Симонов) в январе 53-го г. (опять-таки при жизни Сталина: Сталин умер 5-го марта) обратила внимание на недостатки поэзии: там все слишком обобщенно, эпизированно. Берггольц выступила в защиту лирического "я". Она не возражала против того, чтобы наша поэзия была не поэзией грусти и уныния, а поэзией света, но утверждала в лирике борьбу, преодоление, движение, неприятие мещанской самоуспокоенности как способ самовыражения. Говорилось о страхе поэтов перед искренностью (она это говорила в январе, а Померанцев - в конце 1953). Но против тезиса Берггольц о самовыражении выступили Борис Соловьев - будущий автор толстой книги о Блоке: якобы это самовыражение игнорирует познание объективной действительности. В статье "Поэзия и правда" (54-й г. <...>) Соловьев писал: автор "Писем с дороги" (Берггольц) преклонился перед страданием как  якобы той безмерно огромной силой, с которой бесполезно бороться, лучше признать ее могущество и красоту и тем самым попытаться именно в ней обрести свое счастье. Как видим, самоутверждение (в кавычках) увело автора "писем" далеко в сторону от искусства социалистическогго реализма. Против Берггольц выступили Николай Грибачев, поэт Сергей Смирнов (НЕ путать с автором документальных вещей о войне - Сергеем Сергеевичем Смирновым). Симонов в 54-м выступил за необходимость поэзии всего, что есть в душе человека, включая боль разочарований - статья называлась "Человек в поэзии". Образцом многосторонности изображения  человека в прозе он назвал романы Бориса Горбатова "Донбасс"и Всеволода Кочетова "Журбины" - ультрапролетраские романы: по тем временам они еще казались более - менее живыми. А в поэзии Симонов вполне традиционно покритиковал Пастернака и Сельвинского за индивидуализм  Симонов говорил  также о необходимости стихов о гражданском мужестве, об отстаивании своих взглядов, о борьбе с обывательщиной приятельских отношений

Наиболее значительные изменения произошли в конце 53 и 1-й половине 54 г. Статьи Померанцева, Федора Абрамова, Марка Щеглова, Михаила Лифшица.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ, ОБСУЖДАВШИЕСЯ В ЭТОТ ПЕРИОД.

Журнал "Октябрь" в 1947 - 48 провел дискуссию о социалистическом реализме. Самый горячий спор между критиками Ольгой Гру(н/д)цовой и Борисом Бяликом. Гру(н/д)цова: художник социалистического реализма обязан показывать борьбу старого с новым в каждом из персонажей (т. е. дозирование положительного и отрицательного, как в критике РАПП). Бялик настаивал: правильнее пережитки капитализма, в т. ч. бюрократизм, персонифицировать в образе одного героя, а  социалистические начала - в образе другого героя, а затем дать их в жизненном столкновении между собой, показав победу [социалистического начала]. Анатолий Тарасенко(в) в статье "Советская литература на путях социалистического реализма" в общем верно сказал о схоластичности этого спора: это спор не о методе, а о сюжете и темах. Но сам Тарасенк(о) нормативно рассуждает о начале социалистического реализма: до революции были только его элементы, т. к. Горький и после допускал противоречия и ошибки. Социалистический реализм начинается только с "Дела Артамоновых", т. е. с 20-х, а вполне укрепился после возникновения материальной базы социализма, после окончательной победы социалистической промышленности над частнокапиталистическими элементами, после года "великого перелома" в деревне, когда вся основная масса крестьянства стала на путь социализма, после того как наголову были разбиты происки троцкистской и бухаринской оппозиции, представлявш[ей] собою гальванизацию старых классов. О соцреализме говорилось как о методе, выдвинутом тов. Сталиным.

Критика не согласилась с Тарсенковым насчет времени возникновения соцреализма: Белик, Ермилов вели родословную соцреализма по-прежнему с дореволюционных времен. Теоретики социалистического реализма объективно способствовали утверждению всяких идеологических схем. Так, в статье Тамары Мотылевой "Об утверждающем и критическом начале в социалистическом реализме"(47 г.): сближались предатель Стахович ("Молодая гвардия" Фадеева - в жизни такого персонажа не было), журналист Лабазов (роман "Буря" Эренбурга), доктор Супруго?в (индивидуалист, из романа Веры Пановой "Спутники"). Все эти образы возводились к образу генерала Го?рлова (пьеса Корнейчука "Фронт"): несомненная заслуга советских писателей - что они нащупали в современной жизни этот тип ненаказуемого преступника, потенциального вредителя, пассивного, вольного или невольного пособника врагов. (Во время войны Горлова не обвиняли в том, что  он предатель: обвиняли в том, что он отсталый, не умеет командовать; теперь уже - враг народа, одна оценка.) Ермилов осуждал театральную постановку, где Горлов пел песню: "По военной дороге Шел в <...> и тревоге Боевой восемнадцатый год. Были сборы недолги: От Кубани до Волги <....> поход": он не имеет права петь про 18-й год, т. к. он предал 18-й год, он изменник, предатель. Анатолий Тарасенков в статье 47 г. "Горький - родоначальник и вождь советской литературы" не менее вульгарно трактовал образ Самгина, тоже в духе предательства и вредительства: Клим Самгин - предшественник тех, кто убил Горького. Горький считался убитым врагами народа. (Если его кот-то убил - есть такая версия, в частности, Вяч. Вс.  Иванов так считает - что убил его Сталин, когда он ему  уже перестал быть нужен. когда слишком часто стал заступаться за писателей, накануне 37 г. он перестал быть yety и потому был уничтожен.) Ермилов в книжке "Некоторые вопросы теории советской драматургии: о гоголевской традиции" (53),  декларативно заявив, что социалистический реализм против лакировки и нормативизма, формулирует нормы правы авторы тех произведений, в которых изображается советский коллектив или положительный герой, решающий творческую, созидательную задачу, преобразующую жизнь, осуществляющую наступление социализма, его наступление вперед к коммунизму, в ходе этого движения встречая сопротивление и отбрасывая прочь с дороги скрытых врагов, фальшивых, гнилых людей, тех, кто мешает наступлению перевоспитывает отсталых в передовых советских людей и, наоборот, не правы авторы тех произведений, в которых советский коллектив или положительный герой не осуществляет никаких своих положительных задач, не имеет своего сквозного действия. [но] поставлен в положение обороняющейся стороны. Ермилов шельмовал Платонова, Гроссмана, Твардовского как автора книги "Проза, Родина и чужбина", Симонова - редактора "Нового мира" и т. д., и, конечно,  Зощенко.  Значит, соцреализм понимался прежде всего как привнесение активных действий (,) новых людей и шельмование гнилых, фальшивых. В более или менее откровенной форме говорилось о приподымании действительности; а если кто-то с этим не соглашался, как Фадеев или Тарасенко(в), то потому, что сама современная действительность, по их словам, достаточно величественна и романтична, чтобы ее еще приподнимать.

Одно из ключевых понятий в критике этого времени - ТИПИЧНОСТЬ. Но было 2 диаметрально противоположных и вместе с тем одинаково нормативных толкования типичности: типическое как

1) массовидное

2) редкое, но особо прогрессивное и перспективное.

В конце войны Сталин уже считал шпионами Алексея Толстого, Эренбурга, Павленко, у него была болезненная  шпиономания.

Кроме того, под типичностью понималась, в сущности, и широта, тематический охват всего существенного. Украинского поэта Владимира [Сосюру за стихотворение "Люби Украину"] критиковали в партийной печати и критике (например Виталий Озеров в брошюре "Проблемы типичности в советской литературе" [в декабре этого года (???)]) за то, что в этом произведении не показаны связи Украины с другими народами СССР, не  показана горькая судьба дореволюционной деревни Украины,  нет яркого отображения новой, социалистической жизни украинского народа.

Были и более гибкие понимания типического. Например, в 47 г. Борис Емельянов (который в свое время пытался приглушить дискуссию о "Тихом Доне" в 40 г.) назвал типическими образы Егора Булычева и Григория Мелихова: Мелихов есть фигура нетипическая в представлении вульгарных социологов, но типичен для эстетики Горького, эстетики социалистического реализма.

В 52 г. состоялся, спустя 13 лет после XVIII - XIX съезд партии. Сталин произнес короткую речь, будучи стар; доклад делал Маленков. В этом докладе Маленков приветствовал заострение типического: типическое есть основная сфера проявления партийности в реалистическом искусстве, проблема типичности есть всегда проблема политическая. Эти высказывания были охотно <...> критикой. Ермилов сказал, что Маленков развил учение революционных демократов. Виталий Озеров на этот счет превзошел самого Ермилова, сказав, что это развитие в новых условиях положения марксизма о типических характерах [и] типических обстоятельствах. Теперь понимание типического как массовидного стало подвергаться лютой критике, впереди был Ермилов. О типическом напечатаны статьи. Анатолий [Караганов] признавал одним из видов типического и часто повторяющееся, [но на Маленкова тоже ссылался: тоже на то, что передовое у нас типическое]. Не ссылался едва ли только один Валентин Фердинандович Асмус, но и он был уверен, что социалистическому реалисту необходимо изображать как сущее то, что только, может быть, еще только зарождается, новое , прогрессивное. Вот это уже здание без крыши, которое надо изображать с крышей (у Луначарского еще этого не было, была только мысль, что надо иметь в виду, что крыша будет). Александр Ревякин, академический литературовед, в книге "Проблемы типичности в художественной литературе" (54 г.), развивал теорию типического в обобщающем и индивидуализирующем вариантах, распространял понятие типического на все элементы содержания и формы произведения, даже на жанр (водевиль - нетипический жанр, сюжеты ранних вещей Достоевского - "Хозяйка", "Двойник" - нетипические, поэтому Достоевский плохой писатель). Он перечислял названия водевилей 40-х гг. Соллогуба и прочих: <...>

Но признание типическим и массовидного, и единичного вело так или иначе к теоретическому обоснованию уравнивания того и другого, о чем в декабре 54 г. говорил на II съезде писателей Александр Яшин: изображая единичное как массовое, утвердившееся уже повсюду, мы начали приукрашивать жизнь деревни и тем самым обедняли, [принижали (???)] духовный мир <...> советских людей. Яшин это трактовал как отступление от социалистического реализма (иначе тогда было просто нельзя).

Соответственно типическому понимался конфликт. С одной стороны, возвеличивание послевоенной социалистической действительности вело к бесконфликтности как таковой: к Бабаевскому в прозе, к Николаю Вирте, Софронову и Сурову в драматургии. Но гнилых, фальшивых людей надо было истреблять, очищать общество критикой - и не просто очищать: Жданов в своем выступлении на дискуссии по книге Григория Александрова, философа, "История западноевропейской философии" в 47 г., заявил, что раз у нас антагонистических классов больше нет, то развитие от низшего к высшему у нас происходит не в форме борьбы классов, а в форме критики и самокритики, являющихся подлинной движущей силой нашего развития, могучим инструментом в руках партии; никто никогда критику и самокритику не ставил так высоко. Теперь уже весь марксизм предали забвению, Маркса не вспоминают, основное положение: критика и самокритика - движущая сила нашего общества.

О необходимости конфликтности в драматургии говорили еще в 47 - 48 гг. во время дискуссии о драматургии в журнале "Театр" Евгений Холодов, Борис Емельянов, Александр Крон, но официальная критика обернула это против пьес, в которых показывалась личная жизнь 11 декабря  48 г. газета "Советское искусство" в редакционной статье "За подлинную партийность драматургии" критиковала пьесы, трактовавшие мещанские и адюльтерные проблемы в кавычках, потому что они говорили о людях, которым послевоенная жизнь представлялась эпохой идиллического обывательского благополучия, А общественная тема служила оправданием любой халтуры. Вот аннотация пьесы Сурова "Зеленая улица" в журнале "Театр" (48 г., № 9): "Герои пьесы - советские люди, борющиеся за [быстрейшее] выполнение пятилетнего плана развития народного хозяйства. Утверждение социалистического отношения к труду; разоблачаются и преодолеваются отдельные эгоистические стремления, крепнут моральные качества советских людей, стираются грани между трудом рабочего и трудом инженера, сливаются наука с практикой, основой жизни становятся коммунистические принципы труда, как источника силы и радости человека".

Александр Крон в 48 г. писал в журнале "Театр", что уже не раз слышал в среде драматургов, что типическим конфликтом становится теперь борьба хорошего с лучшим, т. е. в общей форме выступления против бесконфликтности уже в 47 - 48 гг. В 52 г. с подачи Сталина на XIX съезде партии были осуждены сторонники теории бесконфликтности. Маленков на этом съезде в докладе высказался за жесткую борьбу с недостатками, за сатиру, которая бы огнем выжигала все недостатки: нам Гоголи и Щедрины нужны, - заявил он. О Гоголе и Щедрине в то время писал Ермилов. А в народе сложилась пословица: [нам нужны поскромнее (???)] Щедрины И такие Гоголи, Чтобы нас не трогали.

Надо было преследовать врагов народа. Азербайджанский поэт Самед Вургун в начале 53 г. [эмоционально] бранил бесконфликтников, не желающих писать о большой борьбе между светлым и темным, между передовым и отсталым, между революционным и контрреволюционным и объяснял этот факт (того, что это мало показывается) отсутствием смелости, мужества, смелости показать эту борьбу с позиций писателя-гражданина, с позиций большого искусства. Т. е. по сути дела борьба с теорией бесконфликтности оказалась еще хуже, чем сама теория: она вылилась в раздувание политического психоза. Сталин уже готовил новый 37 г., в 53 г. должен был разразиться новый террор против интеллигенции.

Одновременно Ермилов выразился определенно: теория бесконфликтности искусства фактически направлена на притупление политической бдительности наших художников. А в качестве положительного примера Ермилов приводил пьесу латышского драматурга Августа Я*кобсона "Шакалы". Шакалы - это американские бизнесмены, <...>, задумывают нападение на Советский Союз. Ту же пьесу одобрял Виталий Озеров: в ней американские поджигатели войны, по словам Озерова, были показаны бандой современных каннибалов во фраках и мундирах.

Такой критикой Озеров заработал себе потом пост председателя Совета по критике и литературоведению при Союзе писателей, долго возглавлял "Вопросы литературы".

Фактически с бесконфликтностью после смерти Сталина пришлось "воевать" и Марку Щеглову, и ряду выступавших на II съезде писателей, в сущности, и [Померанцев], и Абрамов выступали прежде всего против теории бесконфликтности в тогдашней прозе, хотя в основном эту теорию связывали - ну, не теорию, теория - это условное обозначение - с драматургией.

Официальная критика призывала и героя советской литературы сделать достойным его великой эпохи. Всякий соответственно воспитанный может стать таким, как Мересьев, Зоя Космодемьянская и <...> - писала Алиса Марголина в 47 г. Ермилов говорил о максимальной типичности именно Корчагина и Мересьева. Озеров в первую очередь за то и критиковал "За правое дело", что таких больших сильных характеров в этом романе не видел. Вообще в то время считалось, что положительных героев в произведении должно быть больше, чем отрицательных и что 1-й секретарь райкома должен быть умнее 2-го секретаря.

Естественно, что одним из пунктов критики в статье Померанцева была критика культа личности героя романа сверхгероя и лакировки. Отсюда вся эта критика утеряла героев, красавцев, вплоть до <...> и т. д. Уже после смерти Сталина появилось понятие "культ личности", но еще без Сталина - Хрущев готовил постепенно: он критиковал культ личности как отвлеченную категорию, а в 56 г. отважился покритиковать и культ личности Сталина.

Статьям Щеглова, Померанцева, Абрамова было и противодействие. 54 г.: Анна Протопопова в "Комсомольской правде" и "Литературной газете" выступила со статьями: "Сила положительного героя" и "Усилить воспитательное воздействие литературы", где поставила задачу создать образ идеального героя: в произведениях о современности, изданных за последние годы, нет такого положительного героя, который поражал бы воображение наших 17 - 20-летних современников, наполнял бы их душу восторгом. А. Эльяшевич провозгласил в ленинградском журнале "Звезда" (54 г., № 10), статья "Будни или праздники": нам нужна праздничная литература (не литература о празднике, а именно праздничная литература), поднимающая человека над мелочами и случайностями.

Очень влиятельный критик, работавший в аппарате ЦК, Борис Рюриков в статье 54 г. "Эстетический идеал и вопрос о положительном герое" высказал беспокойство по поводу того, что в некоторых произведениях писателей старшего поколения и в иных книгах представителей писательской молодежи сильны черты приземленности, объективистской неопределенности, расплывчатость, бесхребетности (под старшим поколением имелся в виду Эренбург, написавший повесть "Оттепель": в 54 г. она прозвучала как какое-то открытие; официоз, в т. ч. и Хрущев, критиковал эту повесть на протяжении 50-х - значительной части 60-х гг.).

Осуждались в послевоенное десятилетие и другие теоретические понятия, в т. ч. "традиция" и "новаторство". Такие критики, как Ермилов, отличались  преемственностью прежде всего нового и прогрессивного: большевики в этом смысле оказывались преемниками Гоголя, который истолковывался прежде всего как критик и отрицатель самодержавно-крепостнического строя.

А. Марголина в статье "О новаторстве и традициях" (47 г.) выступала за русскую традицию новаторства, за выращивание всего нового в содержании и форме нашей литературы, [пусть оно <...> идет вразрез с классическими традициями]. (Это и есть продолжение классической традиции.)

Критика по сути ставила советскую литературу выше классической, особенно Белик. Один из самых догматичных критиков того времени, [ленинградский критик] Борис Платонов обнаружил гоголевские традиции даже в "Кавалере Золотой Звезды", где автор обличал, хотя и не всегда глубоко, оторванность от жизни многочисленных контор и управлений краевого масштаба.

В поэзии к тому времени традиция Маяковского уже не считалась единственной . В 54 г. произошел спор о школе Твардовского. В сборнике "Разговор перед съездом" (перед II съездом писателей) Илья Сельвинский и Владимир Луговской выступили против превращения поэтического течения, возглавляемого Твардовским, в магистральное направление, нечто вроде предвестия потом развернувшихся споров между западниками и славянофилами - у нас этот спор периодически затухает и возрождается.

Нормативность критики иногда пытались оспорить. (Это вопрос уже о КРИТИКЕ КРИТИКИ.) Симонов в47 - 48 гг. выступал против требований типа "в жизни так не бывает". В нач. 50-х также его ставленник  Борис Рюриков выступал в этом смысле. Против требований типа "писатели должны... герой должен быть" и т. д. Он проводил аналогию с военными уставами, которые нельзя было не нарушать во время войны: так получалось, что уставы отставали от жизни, и приходилось их переписывать. Это было не очень смело, но за это обвиняли его более официозные критики. Ермилов возражал: как же без норм поведения советского человека, без норм морали (т. е. подменял предмет разговора). Симонов писал в открытом письме критику Семену Трегубу, который обвинял стихи Маргариты Алигер в слишком мрачном тоне: это просто правда, впереди сейчас трудные годы восстановления страны.

В 48 г. "Новый мир" провел дискуссию о современной критике с участием Бориса Соловьева,<...>, <...> Евгения, Берты Брайниной и пр. Были протесты против тематической критики (когда хвалили за актуальную тему), против юбилейных и прочих хвалебных статей, за нелицеприятную критику. Но Борис Соловьев считал таковой нелицеприятной критикой свои нападки на роман "В окопах Сталинграда". Гринберг призвал было вычитывать идею произведения из логики действий персонажей, а не из авторских деклараций, но решительная статья <...> констатировала неудовлетворительное состояние критики. в т. ч. и то. что Гринберг оспаривал, все равно утверждалось как должное: декларации принимались как важные для литературы. Теперь осуждались [Борис Кастеля*нец], который в свое время похвалил доклад Алексея Толстого "Четверть века советской литературы", осуждалась статья Тамары Мотылевой, которая была напечатана еще до присуждения премии роману Бабаевского: она там [довольно много] недостатков нашла. Эта дискуссия чего-нибудь особо хорошего практически не дала. О том же говорил Фадеев в статье "Литературоведение и критика" 49 г. Он говорил. что доктор наук в стране, преподающий советскую литературу, только один. Советскую литературу, - говорил Фадеев, игнорируют Н. Л. Бродский, Благой, Гудзий, Мейлах, да и сами критики: в Москве из 1000 членов [и] кандидатов в члены Союза писателей 203 критика, но печатаются не более [50]; в Ленинграде из 300 членов кандидатов Союза писателей 73 критика, а печатаются 16. (Остальные жили внутренними рецензиями: критик, писатель, до 7 человек должны были рекомендовать в печать. Это не печаталось.)

Некоторые критики ушли в литературоведение, но, как выяснилось, это тоже не было спасением. Фадеев возложил ответственность за отставание советской драматургии на критиков Гурвича и Юзо*вского, потом к ним добавил [Борщаго*вского], Малютина, Бояждиева, это было в 48 г. Их громили на XII пленуме правления Союза писателей в к. 48 г., а в январе 49. по инициативе Сталина в "Правде" появилась статья "Об одной антипатриотической группе театральных критиков". Это пик борьбы с космополитизмом. Как антипатриоты, пишущие с чуждых позиций, осуждались те же критики, как раз пытавшиеся довольно робко говорить о недостатках драматургии. Многие писатели выступили против этих критиков, далеко не последним среди них был К. Симонов, он в этом смысле выступил как консерватор и реакционер.

В 51 г. те же имена вновь вспоминались. Гурвич в своей статье "Сила положительного примера" ("Новый мир", 51 г., № 9) недооценил положительное содержание русской классической литературы, превосходство советской литературы над классикой тогда декларировали и другие, в частности, Ермилов и Белик, но Ермилову это сошло, а о Белике тогда же появилась статья в "Правде", где он обвинялся в опошлении литературной критики. Гурвич говорил о преимуществах советской литературы на примере романа Ажаева "Далеко от Москвы", а в статье "Правды" "Против рецидивов антипатриотических взглядов в литературной критике" ("Правда", 51 г., 2[8] (?????) октября) он обвинялся в том, что не назвал также положительных героев из романов Фурманова, Павленко, Бабаевского и Федина. Гурвич обвинялся в попытке представить советских писателей Иванами, не помнящими родства. Публикация его статьи вызвала требование "Правды" решительно покончить с либеральным отношением к попыткам протащить в литературную критику чуждые антипатриотические взгляды. Хотя борьба с космополитизмом была разносторонней, досталось и узбекам, и туркменам, и кому угодно, и украинцам, и разным национальностям, но особенно досталось именно евреям.

Вновь о неудовлетворительном состоянии критики и литературоведения заговорили вскоре после смерти Сталина, о ремесленничестве в критике, о бережном отношении к таланту. Фадеев на XIV пленуме правления Союза писателей в октябре 53 г. говорил, что ранее критиковавшиеся произведения нельзя теперь не замечать если автор их переделал. Как приме переделки Вадеев приводил романы "За власть Советов" Валентина Катаева, "За правое дело" Василия Гроссмана, повесть "Сердце друга" Эммануила Казакевича (свою "Молодую гвардию" не упомянул). Фадеев говорил, что от своих ошибок избавляются Леонид Первомайский и Владимир Сосюра на Украина, Мухтар [Элуэзов] и <...> Мука*нов в Казахстане, вовсе не ошибками определяется их творческий путь. О критике очень нелицеприятно говорилось и в статьях Померанцева, Абрамова, Щеглова. Абрамов показал: критики, писавшие о колхозной деревне в прозе, в т ч. и Александр Макаров, Борис Платонов, Тамара Трифонова, Алексей Дроздов, превозносили как раз самые слабые места произведений. Статьи Макарова и Дроздова оказали отрицательное воздействие на Елизара Мальцева: его второй роман получился хуже. Но вместе с тем Алексея Дроздова Абрамов критиковал и за то, что он вредительство вражеских элементов в тылу объявил конфликтом книжного происхождения: это-де взято напрокат из литературы 30-х гг.  Тут Абрамов едва ли был прав, не стоило поощрять Мальцева за показ вредительства кулаков во время Отечественной войны. Официальная критика разгромила статьи Абрамова, Померанцева, Щеглова, Лифшица, Виталий Василевский и Людмила Скорино* отчитывали Померанцева как игнорирующего мировоззрение, Борис Платонов упрекал его в том, что он не видит преемственной связи между очерками Овечкина и произведениями Бабаевского и Галины Николаевой, они стоят на одной <...> позиций, а вот Гроссман на другой, а Померанцев этого конфликта не заметил, и Борис Платонов упрекает Померанцева в бесконфликтности.

В поддержку Померанцева напечатана статья в "Комсомольской правде" 17 марта 1954. Статья называлась "Замалчивая острые вопросы". Ее написали молодые авторы, аспиранты Московского университета: Сергей Бочаров, Владислав Зайцев, Владимир Панов (потом ушел в редактуру), учитель преподаватель (подписался) Юрий Манн и студент Александр Аскольдов (он пошел в режиссуру, снял фильм "Комиссар" по рассказу Гроссмана "В городе Бердичеве" с Роланом Быковым и Нонной Мордюковой в главной роли - фильм, который пролежал 20 лет на полке и был показан только в период перестройки при Горбачеве). Они выступили против этих статей, разоблачающих Померанцева: сами же призывают к острой дискуссии и сами все перечеркивают. Была и статья Рюрикова в "Литературной газете" против этой статьи, а президиум. Правления Союза писателей 11 августа 54 г. принял резолюцию "Об ошибках журнала "Новый мир"": Твардовский освобожден за публикацию этих статей Померанцева, Щеглова, [Лифшица] и Абрамова, на его место назначен уже занимавший этот пост К. Симонов. Он провинился уже позже, после разоблачения культа личности: тогда сняли его и назначили опять Твардовского: [это уже непоследовательность хрущевская].

КРИТИКА И ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

В 30-е гг. и во время войны русская литература истолковывалась в духе единого потока, а Жданов в 46 г. резко разделил русскую литературу на 2 потока, заявив, что чистое искусство не признавали все лучшие представители русской интеллигенции. Лучшую традицию советской литературы Жданов возвел к лучшей традиции XIX в. - к революционным <.......> [единопоточников] <...> всех представляли классиков одинаковыми, народными, реалистами - стали критиковать, например Леонида Ивановича Тимофеева. Федор Левин осуждал [его] за слишком положительное отношение к символистам, к Блоку, Брюсову, Белому. (Марк Щеглов уже восстанавливал репутацию Блока в 56 г., а в 40-е гг. он был уже persona non grata.) Все течения 1907 - 17 гг. резко осуждались Ждановым. Ермилов провозгласил Гумилева кровопийцей на основании отвратительной эстетизации массового убийства ("Барабаны, гремите..." - он всего три строчки привел про эти барабаны, кровопийцей назвал). Осуждались имажинисты во главе с Есениным, акмеисты во главе ,с Ахматовой и Мандельштамом, а в XIX в. - Достоевский и народники. Давид Заславский в 47 г. напечатал статью "Против идеализации реакционных идей Достоевского" в партийной газете "Культура и жизнь".

"Литературную Россию" - она была попозже, в 50 - 60-е гг. - дала газета "Литература и жизнь".

В 49 г. Ермилов напечатал свою публичную лекцию "Против реакционных идей в творчестве Ф. М. Достоевского". Против Достоевского выступали Борщевский, Тарасенков <...> и др.  В творчестве других классиков стали заострять критические черты еще больше, чем раньше. Их мировоззрение нивелировалось, идеализировалось, и здесь опять лидировал Ермилов с книгами о Чехове и Гоголе, но даже и Гуковский в своих книгах, написанных в к. 40-х, о Пушкине и романтиках, о Гоголе подтягивал к революционным демократам, к Пугачеву и т. д. Анатолий Тарасенков в статье "Космополиты от литературоведения" ("Новый мир", 48 г.) обвинял как упадочников всех учителей и предшественников русских символистов и акмеистов: Ницше и [неокантианцев], Уайльда и Бодлера, Верлена и Пшибышевского, Леконта де Лиля и Теофиля Готье, а также Э. По - это один из родоначальников мирового декаданса, писатель крайне враждебный нам, склонный к мистике, положивший начало всему жанру так называемой детективной литературы с ее нарочитой социальной выхолощенностью и развлекательностью, духовный <...> современных американских гангстерских новелл и фильмов. Э. По критиковал в специальной статье и американист Мори*с Мендельсон в статье "Американские Смертяшкины" ("Новый мир", 48 г.): туда <...> всех Хемингуэя, Фолкнера - всю классику американской литературы XX в. (горьковские "Руссские сказки", Смертяшкин - декадент, идеализировавший смерть). Фолкнер, Стейнбек, Торнтон Уайлдер, Юджин О'Нил и все пр. Генрих Ленобль разоблачал Моэма и Андре Мальро. В "Правде" печаталась брань в адрес Хемингуэя, Синклера Льюиса, Фейхтвангера. Стали критиковать литературоведов, так или иначе писавших о западных влияниях на русских писателей, а поскольку в XIX в. влияний было немало, объектов для проработки нашлось предостаточно: Цейтлин, Бонди, Томашевский, Кирпотин и т. д. [Некоторые старались] и национальность учесть, а где-то и не учитывали. Томашевскому досталось за то, что написла про Пушкина и Францию. Тарасенков писал: что Пропп себе позволяет - он цитирует какого-то Швейнфурта про африканцев <...>, которые пьют кровь друг друга и этим совершают обряд инициации, и проводит параллель с нашими замечательными русскими сказками, которые дают пример прогрессивного народного отношения - это неужели Пропп непонимает, что клевещет на русский народ, на наш замечательный эпос, на нашу прекрасную литературу, которая никогда не имела ничего общего с каннибализмом. Это все печаталось и было направлено против Жирмунского, Томашевского, Проппа, Эйхенбаума, Гуковского - против самого лучшего, что было в тогдашнем литературоведении. Особый разгром был в Ленинграде. Там эту кампанию возглавляли секретарь партийной организации, писательской организации Александр Дементьев (который потом заглаживал эту вину, работая у Твардовского в "Новом мире" заместителем), Алексей Бушмин (потом академик), Григорий. Пантелеймонович Бердников (потом член-корреспондент, директор ИМЛИ), Валентин Архипович Ковалев (редактор и один из авторов последнего советского учебника советской литературы для школ). Потом кампания постепенно улеглась, после смерти Сталина она не возобновлялась, хотя в материалах II съезда писателей о ней говорилось как о важном, необходимом деле, к которому, однако, примешались конъюнктурщики. II съезд был важной позитивной вехой, он состоялся в декабре 54 г.